СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ СТИХОТВОРЕНИЙ А.С.ПУШКИНА «МОНАСТЫРЬ НА КАЗБЕКЕ» И М.Ю.ЛЕРМОНТОВА «КРЕСТ НА СКАЛЕ»

СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ СТИХОТВОРЕНИЙ А.С.ПУШКИНА «МОНАСТЫРЬ НА КАЗБЕКЕ»

И М.Ю.ЛЕРМОНТОВА «КРЕСТ НА СКАЛЕ»

Стихотворение А.С.Пушкина «Монастырь на Казбеке» не входит в перечень пушкинских шедевров,  предложенных школьными программами, но, думается, могло бы эти программы существенно обогатить. Вот это стихотворение:

Высоко над семьею гор,

Казбек, твой царственный шатер

Сияет вечными лучами.

Твой монастырь за облаками,

Как в небе реющий ковчег,

Парит, чуть видный, над горами.

Далекий, вожделенный брег!

Туда б, сказав прости ущелью,

Подняться к вольной вышине!

Туда б, в заоблачную келью,

В соседство Бога скрыться мне!

(1829)

Сопоставим это стихотворение А.С.Пушкина с также малоизвестным стихотворением М.Ю.Лермонтова «Крест на скале».

В теснине Кавказа я знаю скалу,

Туда долететь лишь степному орлу,

Но крест деревянный чернеет над ней,

Гниет он и гнется от бурь и дождей.

И много уж лет протекло без следов

С тех пор, как он виден с далеких холмов,

И каждая кверху подъята рука,

Как будто он хочет схватить облака.

О если б взойти удалось мне туда,

Как я бы молился и плакал тогда;

И после я сбросил бы цепь бытия,

И с бурею братом назвался бы я!

(1832)

Это сопоставление позволит проследить развитие одного и того же мотива  (стремление «к вольной вышине») на примере произведений двух разных авторов .

Несомненно СХОДСТВО этих двух произведений.. Это и общность лирического сюжета, а также образные и лексические переклички и совпадения. И в том и в другом речь идет о стремлении лирического героя ввысь, к идеалу. И там и там идеал этот соотносится с горной вершиной Кавказа, а «точка отсчета» предельно низка: «ущелье», «теснина». Более того, идеал этот воплощается в художественном образе, вынесенном уже в само название и так или иначе связанном с идеей Бога: «Монастырь на Казбеке» и «Крест на скале». Достижение этого идеала связано с восхождением на реальную и одновременно символическую картину  и с приобщением к» божественному» ( «в соседство Бога скрыться мне» и «как бы я молился и плакал тогда»). Оба лирических героя безудержно стремятся к этой вожделенной вершине («Туда б, сказав прости ущелью, подняться к вольной вышине» у Пушкина и «О если б взойти удалось мне туда» у Лермонтова). В то же время оба поэта используют сослагательное наклонение («туда б», «о если б»), для обоих достижение высшей цели желанно, но почти невозможно: «далекий вожделенный брег» у Пушкина и «туда долететь лишь степному орлу» у Лермонтова.

Однако на  этом фоне удивительных аналогий и совпадений тем более ярки и показательны РАЗЛИЧИЯ двух сопоставляемых текстов. Они обнаруживаются уже на лексическом уровне. Образ монастыря у А.С.Пушкина рисуется мягкими, романтическими красками, с помощью «высокой», архаичной лексики («реющий ковчег», «парит, чуть видный»  и др.), воплощая в себе гармонию пушкинского художественного мира.  Лермонтовский же крест – символичен и в то же время предельно конкретен, он изображается с помощью разговорной, сниженной лексики и в деталях своих даже малопоэтичен: «деревянный», «чернеет», «гниет» и «гнется».

Более того, если у А.С.Пушкина монастырь «поднимается» до символической высоты библейского «ковчега», то у М.Ю.Лермонтова образ креста во второй строфе как бы «снижается», теряет признаки «божественного»: «И каждая кверху подъята рука, как будто он хочет схватить облака». В этом стремлении возвыситься над самим собой, в этом динамичном «схватить» - не пушкинская гармония, а лермонтовское непокорство!

И третья строфа продолжает, развивает этот излюбленный Лермонтовым мотив. Там, где для Пушкина предел духовных стремлений («в соседство Бога скрыться мне!), для Лермонтова («как я бы молился и плакал тогда») -  лишь  начало следующего круга исканий и сомнений. Его новый идеал, воплощенный в кульминационных заключительных строках стихотворения, исполнен бунтарства: «И после я сбросил бы цепь бытия, и с бурею братом назвался бы я!»

Когда традиционный образ «сбросить цепь» превращается в философский образ «сбросить цепь бытия», то философски переосмысленным оказывается и сам образ свободы и вольности. Однако если для А.С.Пушкина – это внутренняя свобода творческого «Я», то для М.Ю.Лермонтова – это свобода бунта, непокорства, братания с «бурей». (От этого малоизвестного  раннего стихотворения может быть продолжена линия к знаменитому «Парусу»: («А он, мятежный, просит бури…»), к  «бунту» Мцыри («О, я как брат обняться с бурей был бы рад!»), ко многим другим произведениям М.Ю.Лермонтова, так или иначе варьирующим те же мотивы).